Что станет с башкирским культом Нуреева после отмены премьеры балета в Большом?

В скандальной истории с постановкой Большого есть все-таки если не позитивные, то перспективные моменты. После столичной шумихи все вдруг стали писать фамилию великого артиста правильно. Еще недавно во всем русскоязычном текстовом пространстве, за исключением нескольких особо упорных СМИ Башкирии, властвовал «НурИев». Чтобы научить всех писать правильно, хватило нескольких недель и одного Кирилла Серебренникова. Вот она – великая сила искусства.

Чисто эстетический момент связан с тем, что иногда «легенда о шедевре» обретает более яркую и долгую жизнь, чем сам потенциальный шедевр. Например, флер «того, что мы потеряли» порой сопровождает фильмы: в прежние времена это касалось картин, которые «положили на полку» или даже «смыли» по идеологическим соображениям. А в наше время в мировом кино такое тоже не редкость, правда, связано уже с нюансами правообладания и ситуациями, когда пленка на долгие годы похоронена в сейфах каких-нибудь сомнительных продюсеров. В этом смысле «легенда о шедевре» уже состоялась. Немногие свидетели прогонов говорят о запрещенном спектакле Большого как о прорыве в балетном искусстве, а СМИ уже склеили некий «призрак спектакля» из любительских видеороликов, которые делали гости генеральной репетиции, когда уже стало известно, что постановку закроют. Неудивительно, что артисты играли «как в последний раз» (да тут уже можно и без кавычек), после – на сцене все обнимались, плакали и поздравляли друг друга с тем, что сотворили, а такая атмосфера уже дорогого стоит.

Это не первая отечественная попытка рассказать зрителю историю мятежного Руди. Уфимцы видели и знаменитую пьесу Азата Абдуллина «Нездешний сад» в изобретательной режиссуре Виктюка, и дважды - моноспектакль «Прыжок в свободу» исполнителя Сергея Янковского.

А лет пять назад меня привлекли к работе над байопиком Нуреева. Проект готовился под известного российского актера и по его деятельной личной инициативе, но не состоялся. Я с большим любопытством беседовал с этим неожиданным «поклонником Нуреева». Неожиданным, потому что массовый зритель, знающий артиста по сугубо маскулинным ролям суперменов, вряд ли мог заподозрить у него интерес к такому «нетипичному» образу.

Сценарий сценарием, но до этого мне казалось, что в популярности Нуреева нет «среднего звена» – российского, московского, как угодно. Великий танцовщик ХХ века действительно остается легендарной фигурой для Запада, причем не только для «артистической» среды, но и для массовой аудитории, где его образ, скорее, близок к сферам шоу-бизнеса. Не секрет, что это и было сознательной стратегией, революционной идеей прогрессивного продюсера Сола Юрока – сделать ставку на эпатажный облик для желтой прессы. Российский обыватель знает о Нурееве гораздо меньше, да почти ничего, кроме того, что это был первый, а потому самый резонансный побег среди деятелей искусств. Ну и конечно: татарин Нуреев, детство и юность которого и, что важно, первые шаги в профессии прошли в Уфе, очень популярен и в соседней республике, и в Башкирии. В некотором роде, последние тридцать лет здесь существует его официальный культ. В этом смысле инициатива Мединского, которой, может быть, в Париже возмутились больше, чем в Москве, для Уфы и Казани оказалась болезненным ударом. Уж точно не меньшим, чем его же телеграммы в Уфу и Казань двухлетней давности, жестко требующие разорвать особые культурные связи с Турцией.

Четверть века развиваясь в Башкирии, официальный «культ Нуреева» обретал довольно странные черты, и чем больше я когда-то сидел в библиотеке с переводными источниками, тем более странным казалось мне то, что с восторженным придыханием показывало условное БСТ. Тут надо сказать, что гений Нуреева, как и еще один уфимский культ - гений Шаляпина, «пластичен во времени»: спустя десятилетия из него можно слепить многое, в том числе и далекое от оригинала. Во-первых, кинохроника не передает атмосферу, создававшуюся Нуреевым на сцене. Во-вторых, поздние телезаписи, сделанные, когда Нуреев уже растерял форму, более известны и дезориентируют зрителя. В-третьих, Нуреев для того и произвел революцию в мужском балете, чтобы все начали танцевать «как он», и на этом фоне уникальность оригинала отчасти утратилась. Потому «уфимский образ Нуреева» мог оказаться сколь угодно далеким от реальности, как, в итоге, и получилось.

С чужой памятью о Rudy мы имеем только одну общую аксиому – «великий артист», дальше начинаются разные интерпретации. Мировой образ Нуреева густо замешан на «полной свободе» и даже какой-то «туземной дикости» - как на полном отказе от разного рода существовавших норм и условностей, касается ли это канонов балета или норм общественной морали. Кстати, когда мы говорим «Нуреев был геем», в XXI веке (и даже в российском обществе, которое считается насквозь гомофобным) это абсолютно не передает нюансов 60-х. В голлистской Европе «накануне сексуальной революции» Рудольф Нуреев был единственным в своем роде: с подачи упомянутого продюсера или нет, но он первым сделал это частью контркультурного облика. Как и многое другое, то, что раньше не принято было выносить на публику: страсть к роскоши, взбалмошность на грани неадекватности. Короче говоря, Rudolf Nureyev был великим контркультурным персонажем.

В Уфе – полная противоположность: этот «добрый дядя в берете», почти что дедушка Ленин из букваря, приятен и удобен во всех отношениях, в том числе и тем, что его образ лишен острых углов. Человек, которому посвящены километры статей, книг, документальных и даже художественных (грантовых) фильмов, телепередач, спектаклей, чьё имя носят большой фестиваль, балетное училище и довольно странная улица в Уфе, расплывается, расплывается, уворачиваясь, как желе, от любой проблемной постановки вопроса. Документальные фильмы похожи один на другой: элегическим тоном (если повезет, то на фоне Эйфелевой башни) ведущий вещает о тяжелом уфимском детстве, обходя острые углы вроде отношений с отцом, а в истории с побегом подается интонацией расплывчатого сожаления. Дефицит записей танца и ужас от приближения к любому «скандальному» повороту темы приводят к тому, что рисуется образ практически бесполого человека, который непонятно чем занимался, кроме того, что вот сидит по-турецки на фоне ковра. Этот условный фильм пуглив, как воздушный шарик, он так и остается колебаться в безветренной неопределенности. Я как-то ходил на такой в «Родину». В зал нагнали школьников. Страх травмировать детей правдой о великом соотечественнике понятен, но надо ли пояснять, что пресный фильм они смотрели вполуха и вряд ли вообще поняли – человек на экране – это кто.

Очевидно, что после вмешательства Мединского и отмену премьеры в Москве сохранять девственную белизну национального нуреевского знамени будет уже сложнее. И, знаете, вообще-то это неплохо. То есть, конечно, есть вероятность, что наши «сдадут» неудобного Нуреева, повинуясь окрику из Москвы, и выбросят его из национального пантеона, но это маловероятно. Все-таки, несмотря на пресность многого из написанного-снятого-сказанного за четверть века, это сделано, в это вложен труд и талант, и это уже не вычеркнешь из нашей «матрицы». А готовность обсуждать острые темы и, если понадобится, защищать Нуреева официальной культуре Башкирии не помешала бы. 

Игорь САВЕЛЬЕВ.

МЕЖДУ ТЕМ

Установить памятник танцовщику в Уфе планируют уже десять лет

Около десяти лет ведутся разговоры о том, чтобы увековечить танцовщика в мраморе или в бронзе, но до сих пор памятника Нурееву в столице Башкирии нет. Сегодня лишь Башкирский оперный театр украшает бронзовый барельеф Нуреева, который появился в 93-м одновременно с балетным фестивалем имени танцовщика. Еще одна мемориальная доска установлена четыре года назад на здании хореографического колледжа.

Между тем за океаном не особо мучаются вопросом причастности к великому танцовщику. Например, в Лондоне памятник Нурееву установлен у входа в национальную академию танца. У студентов академии считается доброй традицией постоять под изваянием перед ответственным концертом. 

Поклонники таланта Нуреева надеялись, что открытие монумента у оперного театра произойдет в 2007-м и будет приурочено к 450-летию добровольного вхождения Башкирии в состав России. Но в министерства культуры Башкирии тогда сообщили, что «специалисты – архитекторы и скульпторы – отвергают данное месторасположение в качестве пригодного для  памятника в связи с тем, что площадь перед театром является пешеходной зоной и имеет недостаточно места для возведения объемной скульптурной композиции, требующей определенно большего пространства».

Однако с тех пор в этом месте появился памятник Шаляпину, Загиру Исмагилову, сквер с фонтаном «Семь девушек», а неподалеку – целая аллея современной скульптуры. А места для памятника Нурееву так и не нашлось – появилась лишь улица его имени, стыдливо спрятанная на отшибе среди гаражей и частного сектора.

В 2008-м выпускник отделения скульптуры УГАИ Артем Никулочкин представил дипломной комиссии гипсовую скульптуру Рудольфа, благодаря которому маленькая Башкирия существует в сознании европейцев. Работа «Перед выходом» изображала Нуреева не парящим, а в короткий перерыв между выступлениями. Артем мечтал  установить свою скульптуру в Башкирском хореографическом училище. Три года назад посетивший Уфу Зураб Церетели заявил о готовности подарить городу пятиметровую скульптуру при условии, что доставкой займутся местные власти.

По словам сити-менеджера Ирека Ялалова, 80 процентов уфимцев оказались против предложение дать Пушкинской аллее вдоль оперного театра имя Нуреева.

- Я вот думал уфимцы одобрят, но нет - оказались еще не готовы, - посетовал тогда градоначальник. - Через десять лет общественное настроение будет 50 на 50. Памятник Нурееву авторства Церетели готовый в Москве стоит. Думаем ставить - не ставить. Снова же не поймут.

На минувшем нуреевском фестивале снова всплыла давняя тема с памятником. В Башкирской опере заявили, что вопрос поднимался на заседании Общественного совета по культуре, создана рабочая группа и объявлен конкурс, на который представили дюжину проектов памятника. Место установки скульптурной композиции по-прежнему не определено.

Азат ВАХИТОВ.